КЛАССИЧЕСКАЯ НАУКА И ОТНОШЕНИЕ УЧЕНЫХ К ДИСКУССИИ

Развитие классического естествознания протекало не только в бурных теоретических дебатах с защитниками аристотелианской физики, но и в полемике друг с другом. Однако сам факт существования дискуссий, наличие расхождений между учеными оценивались негативно, как пережиток схоластического периода в истории науки. Социально-психологическое неприятие дискуссий в научно-исследовательской работе, отказ от признания их как способа существования научных исканий объясняются рядом причин, прежде всего специфическим идеалом научности, отстаиваемым в классической науке, выработанными на его базе ценностями и нормами научной работы. Г. Ольденбург — первый секретарь лондонского Королевского общества — писал 10 августа 1663 г. Спинозе: «Наше Королевское общество преследует свои задачи по мере своих сил, с большим рвением, держась в пределах экспериментов и наблюдений и избегая всякого рода запутанных дискуссий» . В Уставе Королевского общества цели научных собраний определялись таким образом: «Намечать, разбирать, рассматривать и обсуждать философские опыты и наблюдения, читать, заслушивать и обсуждать письма, сообщения и другие документы, содержащие философские материи, рассматривать и обсуждать редкости природы и искусства, размышлять о том, что можно из всего этого вывести и дальше развивать для пользы или открытий» . «Философские сообщения» Королевского общества содержали в основном статьи, излагающие новые наблюдения, программы опытов, отчеты о них. В так называемый бэконианский период Королевского общества на его заседаниях и в его публикациях обсуждались лишь результаты опытов. Это тесным образом связано с эм- пиристской посылкой новой науки: опыт и эксперимент — лучший судья и гарант истины.

Постепенно деятельность членов Общества перестала ограничиваться собиранием данных опыта, возникает потребность в теоретическом осмыслении фактов; на его собраниях начинают дискутироваться различные проблемы физики, химии, которые еще недавно оценивались как метафизические и выносились за пределы экспериментальной науки — о природе света, тяготения и др. Все такого рода вопросы Ньютон, например, рассматривал как гипотезы, которых он старался избегать в научной работе и не вступать в полемику по метафизическим проблемам. Дискуссии, конечно, были, причем нередко ожесточенные, например между Ньютоном и Гуком. Но сам факт существования дискуссий, наличие противоборствующих точек зрения оценивались как явление, неадекватное истинному духу научности. Дискуссии, а тем более публичные, могли разрушить убеждение в силу науки. Поэтому постепенно дискуссии смещаются в неформальное общение членов «невидимой коллегии» ученых, которое осуществляется в переписке, в частных беседах единомышленников. Это характерно, например, для Мерсенна, для Ольденбурга.

Научное творчество мыслилось в классическом сознании как самодовлеющий и закрытый монолог, который предполагает со стороны ученого объективацию в замкнуто-системном высказывании или системе высказываний, а со стороны его респондента — пассивное восприятие. Научное произведение трак-товалось как самодостаточное и самодовлеющее целое, в котором отложилось авторское решение проблем той или иной науки. Это решение всегда вырывалось из живого контекста общения и дискуссий. При таком подходе не улавливалась и не могла быть уловлена вплетенность творчества и его результата — научного произведения — в живую, напряженную диалогическую атмосферу оценок, са-мооценок, взаимной критики, взаимоперекрещивания мыслей, постановки и решения научных проблем. Из состава научного произведения элиминировались скрытые диалогические параметры, многообразные пласты разноречья. Из состава научного творчества элиминировались смысловая инициативность ученого, направленность его творчества на другого субъекта, его ориентация на полемику и на утверждение в ходе полемики своей позиции.

Ценностно-нормативная система классической науки сформировала определенную аксиологическую ориентацию на внеситуативное, бескорыстное, незаинтересованное постижение истины. По мнению творцов новой науки, ученый внимает гласу Истины, единой и единственной. Поэтому в гносеологии делался акцент на анализ структуры «ставшего» знания — на описание замкнутой структуры текста, теории, категориальных форм всеобщего субъекта познания. Геометрия и ее аксиоматико-дедуктивный метод были образцом построения теории. При такой установке активность ученого, интенциональность познавательных актов, их внутренняя диалогичность отбрасывались за пределы познания. Напряженность научного поиска, перекрещение различных предметно-смысловых и ценностных кругозоров в коллективной научной деятельности, наличие в научном произведении скрытых слоев, направленных на собеседника, на полемику с другими учеными, вообще выпадали из гносеологического анализа.

Классическая наука и философия отнюдь не отрицали того, что в ходе научной работы приходится иметь дело с «чужим» словом и «чужим сознанием» — с ра-ботами предшественников, с оценками критиков и др. Не отрицали они и необ-ходимости полемики, ссылок на работы предшественников и представителей иных точек зрения. Но для классического методологического сознания XVII в. все это характеризует лишь предварительные стадии научной работы. В самую структуру научного произведения споры и полемика не могут и не должны включаться. Так, по словам Бэкона, открытие им нового научного метода — индукции — радикально изменит положение дел в науке — «прекращаются соревнование и споры сторон» . Другой мыслитель, оказавший громадное воздействие на методологическое сознание нового времени, Юм, также негативно относился к дискуссиям внутри науки. С ними он связывает несовершенное состояние научного знания: «Не требуется даже особенно глубокого знания для того, чтобы заметить несовершенное состояние наук в настоящее время. <...> Нет ничего такого, что не было бы предметом спора и относительно чего люди науки не придерживались бы противоположных мнений. <...> Споры множатся — точно все решительно недостоверно, ведут же эти споры с величайшей горячностью. <...> Посреди всей этой суматохи награда достается не разуму, а красноречию...» По мнению Юма, в природе человеческого ума лежит стремление покорить другой ум, неприязнь к инакомыслию, нетерпимость даже в самых отвлеченных и беспристрастных вопросах. В противовес трубачам и барабанщикам от Науки, разваливающим «республику ученых» на многочисленные фракции и партии, он выдвигает идеал ученого, который живет, уклоняясь от общения с людьми, проникнутого стремлением к истине, не осуществимого, если он будет вступать в полемику с другими .

Истина не рождается, а умирает в спорах — так можно было бы сформулировать установку новой науки. Истина говорит сама за себя и не нуждается в шумных баталиях.

В спорах побеждает не тот, кто постиг истину, а тот, кто более красноречив и изворотлив. Споры — это борьба не за истину, а за утверждение своей точки зрения, это лишь пустая трата сил и времени ученого, борьба самолюбий и краснобайство. Истина же рождается в уединенном размышлении и в кропотливом собирании фактов, в тщательно продуманной экспериментальной работе. Так можно было бы выразить установку классического методологического сознания XVII в.

Свое философско-методологическое осознание эта установка нашла в философии Канта. Для Канта, введшего в теорию науки в качестве гаранта истинности трансцендентальный субъект, всеобщий и гомогенный опыт, несомненно, что в сфере теоретического знания нет и не может быть споров, что споры должны прекратиться, если достигнуто адекватное философское постижение структуры теоретического, или чистого, разума.

Но как же тогда оценивать его учение об антиномиях чистого разума? Не противоречит ли его утверждение о невозможности споров в сфере теоретическо-го знания его собственному анализу антиномий в той же сфере теоретического знания?

Кант, конечно, не мог пройти мимо того очевидного факта, что в развитии науки существовали и существуют споры различных исследовательских программ. Исток споров в научном мышлении он связывает с внутренней конфликт-ностью мышления, с его глубочайшей антитетичностью. Споры и дискуссии — свидетельство внутренне противоречивой природы теоретического мышления: «Спор обнаруживает лишь некоторую антиномию разума, которая, коренясь в его природе, необходимо должна быть выслушана и исследована. Спор развивает антиномии, рассматривая ее предмет с двух сторон и исправляя ее суждение тем, что ограничивает это суждение. Спорным оказывается здесь не предмет, а тон» . Итак, споры — следствие внутренней противоречивости теоретического знания — необходимы для развития науки, ибо позволяют рассмотреть предмет с двух сторон, развить аргументацию, выяснить доводы и контрдоводы и тем самым определить границы и возможности теорий. И вместе с тем споры с точки зрения критицизма отнюдь не необходимы, спорным оказывается лишь тон полемики, а не ее существо.

Споры коренятся в притязаниях разума, воспаряющего за пределы опыта, в переходе от физики к метафизике, в построении на базе физических принци-пов учения о бытии в целом, о мире как таковом. Критическая гносеология, по замыслу Канта, должна ограничить притязания разума, указать его пределы. По-казывая, что каждая из антиномий вполне оправданна, Кант, по сути дела, уста-навливает пропасть между ними; лишая их какой-либо общей почвы, он делает бессмысленным сам спор. Ведь спор возможен тогда, когда существуют какие-то общие основополагающие принципы.

Критическая гносеология мыслилась Кантом как законодатель норм теоретического разума, как «настоящее судилище для всех его споров» . Итогом критической работы гносеолога должно быть, по Канту, «спокойствие правового состояния» в научной области, преодоление «войны всех против всех» и ведение дискуссий в соответствии с определенными нормами логико-методологического учения. За учением Канта об антиномиях скрыто философское осмысление спора между Лейбницем и Ньютоном, между учением о пространстве и времени Лейбница и Ньютона. Новая наука, начав свое победное шествие с утверждения единой истины, пришла к расколу на два лагеря — лейбницианцев и ньютони- анцев. Этот раскол коснулся математики, физики и метафизики. Именно его и обобщил в своем учении об антиномиях Кант, который из противоречия двух теорий физики вывел свое учение об идеальной природе пространства и времени. Пафос критической гносеологии совпадает с тем пафосом, который двигал новую науку, столкновения должны быть преодолены, и утвердится единство теоретического разума.

Отношение Канта к спорам в науке определялось формально-юридической ориентацией его мышления. Дело не только в том, что понятие «антиномия» он заимствует из юридической науки, но и в том, что функции критической гносеологии мыслятся им по образу и подобию суда: необходимо выслушать обе стороны, дать им оценку, уяснить основания каждой позиции, дать критику аргументов и вынести справедливое и доказательное суждение, показав, что каждая из сторон неправа.

Одна из важных особенностей классической науки состоит в том, что процесс научного творчества отчленялся от предметного содержания познавательных актов. Идеал научности усматривался в дистанцированном отношении к объекту, в незаинтересованном постижении истины, которое споры лишь могут затемнить и исказить. Коммуникативная, социальная природа знания в таком подходе вообще не улавливалась. Лишь тогда, когда была осознана и выявлена вплетен- ность субъекта научного творчества в жизненные контексты, в контексты разно- речья, когда познание стало рассматриваться как множество равноправных зеркал, каждое из которых по-своему отражает фрагмент реальности, когда в этой ситуации «вавилонского» столпотворения перестали видеть лишь упадок, лишь тогда сложились философские и социокультурные предпосылки для осмысления диалогическо-коммуникативной природы сознания и научного творчества. Однако для того, чтобы понять, что знание вплетено в сложные акты взаимо-отношений ученых, что оно отталкивается от общих мнений и концептов, пере-секается с другими и сливается с третьими, что решение проблем созревает в пе-рекрещении вопросов и ответов, для этого потребовались десятилетия и даже столетия. Формирование неевклидовых геометрий, релятивистской механики показало возможность построения различных теоретических систем с разными основаниями. Это в конечном счете привело к отказу от идеи гомогенного, всеобщего субъекта, на котором зиждилась классическая наука и методология. Теоретическое знание «распалось» на множество теоретических систем, между которыми устанавливаются сложные интертеоретические отношения — соответствия, дополнительности, равноправности и проч. Однако философское сознание XX в., представленное в таких течениях философии, как прагматизм, неопозитивизм, реализм, усматривало основную свою задачу в элиминации споров из науки и в утверждении некоей «единой науки». Поэтому сама мысль о том, что дискуссии — необходимый компонент научных исканий, который требует философ- ско-методологического осмысления, вообще не возникала в этих течениях XIX — начала XX в. Между тем в самом естествознании происходили глубочайшие изменения — кризис оснований математики, революция в физике поставили на повестку дня сознательную организацию научных дискуссий в тех случаях, когда усилия отдельных ученых не давали выхода из возникших затруднений. В начале XX в. была найдена новая форма коллективной работы и стимулирования научного прогресса — международные конгрессы, которые сыграли громадную роль в развитии науки. Это относится, в частности, к Сольвеевским конгрессам. Однако философско-методологическое сознание прошло мимо новых методов организации науки, не сделало предметом размышления новые организационные формы, новый характер научной работы и новое отношение ученых к спорам и дискуссиям. Лишь в последние годы в философии и методологии науки намечается поворот к включению коммуникативных, диалогических характеристик в самую структуру научного знания. Это обнаруживается в построении логики дискуссий (X. Перельман и др.), диалогической логики, где логические доказательства строятся в форме диалога (Лоренцен и др.), в принципиальном допущении альтернативности и конкурентности различных теорий и исследовательских программ.