ЧАСТЬ 1. Словесный экстремизм как явление

«По-настоящему война никому не нужна, но многим нужна ненависть».

Макс Фриш

Актуальность исследования феномена экстремизма не нуждается в особом обосновании. Многие специалисты проводят исследования детерминантов этого явления, однако большинство из них обращается в основном к политико-правовым и социально-экономическим факторам, хотя в лингво-куль-турологической и коммуникативной сфере также коренятся причины экстремистских проявлений. Поэтому в этой работе мы хотим обратиться к особому виду экстремистской деятельности - словесному экстремизму.

В декабре 2004 года в Верхней Пышме (Южный Урал) на зданиях почты, парикмахерской и на территории рынка появились листовки с текстом: «Братья славяне! Оглянитесь вокруг! Что происходит с нашей страной и городом? Нас захлестнула волна незаконной эмиграции! Сотни приезжих к нам начинают захватывать и порабощать Русь! Давайте прекратим этот террор белого населения, выгоним их из нашего города».

По данному факту прокуратурой возбуждено уголовное дело по (здесь и далее указывается на действующую на тот момент редакцию ст. УК РФ -отв. ред.) статье 282 УК РФ «Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды». Листовки были направлены на психолингвистическую экспертизу, где подтвердилось, что тексты действительно призывают к межнациональной вражде. Городской суд приговорил виновного к 6 месяцам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии-поселении .

11 ноября Промышленный райсуд Самары вынес приговор в отношении четырех членов организации «Хизбут-Тахрир Аль Ислами». Они обвинялисьв разжигании национальной и религиозной вражды, попытке установления халифата на территории области и подрыве авторитета ныне действующей власти, по статьям 205 («Терроризм»), 282 («Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды»), 222 («Хранение боеприпасов») УК РФ. В частности, им вменялось в вину тиражирование и распространение литературы, направленной на разжигание межнациональной розни и подрывающей авторитет действующей законодательной и исполнительной власти, что было установлено политолого-лингвистической экспертизой литературы, обнаруженной у подсудимых. С целью распространения своих идей и привлечения в организацию новых членов обвиняемые встречались с прихожанами самарской мечети, приглашали на беседы и раздавали эту литературу. Один из подсудимых был оштрафован на 2,5 тыс. рублей, остальные получили сроки от 11 месяцев до 5 лет лишения свободы.

В региональном еженедельнике «Московские ворота» № 28 (334) за 1825 июля 2005 года опубликована статья «Техника этнической безопасности» информационного агентства «Rne.org», в тексте статьи которой, согласно заключению лингвистической экспертизы, имеются высказывания, которые можно расценить как направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства группы лиц по признаку национальности. Там же указывалось, что действия Главного редактора газеты «Московские ворота» Кулебякина И.В. в соответствии с Законом РФ «О противодействии экстремистской деятельности» могут содержать признаки экстремистской деятельности. Руководствуясь Федеральным законом «О прокуратуре РФ», прокуратура г. Обнинска вынесла предостережение главному редактору газеты «Московские ворота» о недопустимости нарушения ст. 19 Конституции РФ, закона РФ «О средствах массовой информации».

Во всех этих примерах мы сталкиваемся со словесным экстремизмом в текстах СМИ, которые начинены вербальными ксенофобными минами, шовинистскими словесными залпами в адрес иноверцев или инородцев, поражающее действие которых, поскольку они нацелены на массовую аудиторию, сравнимо с оружием массового поражения.

Магическая сила человеческой речи заключается не только в умении аргументировать и дискутировать, но и акцентировать и пропагандировать, руководить действиями других людей путем выставления унизительных или положительных оценок, вынесения суждений, выгодной манипуляции или эффективной мотивации. Особенно это касается средств массовой информации, которым крайне сложно соблюсти принцип «политкорректности» -реального обеспечения каждому подлинной возможности самовыражения без нарушения прав и ущемления достоинства других лиц.

Как справедливо отметил юрист Б.Н. Пантелеев: «В некоторых случаях именно политкорректность становится единственно возможным механизмом (выделено авт.) предотвращения больших социальных потрясений и сдерживания эскалации межнациональных конфликтов. Особенно это касается освещения в российских СМИ модных ныне исторических открытий и исследований по национальной проблематике. Не раз уже мы имели печальную возможность убедиться, сколь хрупок наш многонациональный дом и как легко возникают, а затем тлеют веками конфликты на этой почве!» .

Само определение экстремизма трактуется в литературе [от лат. extremus крайний] как приверженность к крайним взглядам и мерам, главным образом в политике6,7.

Сложная общественно-политическая обстановка в современной России заставляет самых разных исследователей вновь и вновь обращаться к проблеме противодействия экстремизму и его наиболее общественно опасной форме - терроризму. Однако борьба с экстремизмом не даст ощутимых результатов, если не будут выявлены и устранены причины, его порождающие. Они разнообразны для нашего многонационального и многоконфессионального государства, но корни его лежат в обострении социально-политических и экономических противоречий, порождающих конфликты в обществе и вызывающих их разрешение насильственным путем. «Пока не будет ликвидирована питательная почва для роста очагов социальной напряженности, экстремистская деятельность будет продолжать порождать террор и вербовать себе новых сторонников» .

6 Новейший словарь иностранных слов и выражений. - Мн.: Харвест, - М.: АСТ, 2001,

с. 936.

7 Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. - М.: Русский язык, 1976, с. 408.

Экстремизм - это приверженность к крайним взглядам и мерам, но что лишает общественное сознание «духа терпимости и понимания», толерантности и толкает его на крайности? Думается, что в современной России это - социально-экономические кризисы, деформация политических институтов, падение жизненного уровня населения и терпимости общественного сознания. Социальную базу экстремизма сегодня составляют наиболее маргинальные слои националистических и религиозных движений, недовольные существующим политическим и государственным устройством. Экстремизм - это не только межнациональные и межконфессиональные идеологические конфликты, но и массовые беспорядки, хулиганские действия и акты вандализма, совершаемые в силу идеологических, политических, расовых, национальных причин или религиозной ненависти либо вражды, в том числе и в отношении какой-либо социальной группы, а также пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан в силу социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности. Основными причинами роста экстремистских настроений, по-видимому, являются последствия ломки жизненных устоев и стереотипов, которую переживает Россия в последние десятилетия, в результате чего многие граждане потеряли свое прежнее устойчивое положение. Пропагандистский аппарат СССР ориентировал народные массы на борьбу с классовыми, внешними и внутренними врагами. После развала СССР массовая миграция из республик Средней Азии и Закавказья сопровождалась столкновением различных культур и менталитетов, а несовершенная миграционная политика способствовала росту негативного отношения к приезжим. По мнению многих специалистов, отсутствие грамотной общегосударственной стратегии противодействия ксенофобии и активности национал-радикалов привело к тому, что в массовом сознании происходило искаженное обобщение отрицательных черт отдельных представителей тех или иных народов, которые переносились на всех представителей этих народов. Немалую роль в этом сыграли, вероятно, и античеченские пропагандистские кампании во время последних военных действий в Чечне.

На этом этапе для российского общества особенно характерно обострение деструктивной конфликтности, усиление роста социальной напряженности и повышение градуса агрессии во всех сферах общественных отношений. Социологические исследования показывают, что в стране медленно, но неуклонно начинает прорастать махровый экстремизм - на почве воинствующего шовинизма, ксенофобии, религиозной нетерпимости, антисемитизма, расизма и социальной конфликтности.

Заметим, что отечественному массовому сознанию вообще свойственна негативная модель самоидентификации . Позитивная модель национальной самоидентификации («мы - хорошие, добрые, культурные и т.п.»), как известно, стабилизирует общество и обеспечивает высокий уровень толерантности, а негативная («они - плохие, злые, агрессивные и т.п.») способствует росту ксенофобии и озлобленности. Ксенофобские эмоции начинают эксплуатироваться под видом намерения консолидации населения (в литературе этот процесс принято называть термином «этническая мобилизация»), действуя «от противного» через формирование образа врага (зачастую - мифического), имеющего ярко выраженный этнический оттенок (актуализируя антисемитские или антикавказские настроения). В коллективном сознании со всей очевидностью проявляются тревожные тенденции толерантного отношения к терроризму, в обществе хоть и незначительно, но увеличивается число тех, кто склонен оправдывать в некоторых случаях террор, кто причисляет террор к злу, с которым можно идти на компромисс .

И хотя никто из респондентов не считает борьбу с терроризмом неактуальной, но со всей очевидностью отмечается рост числа тех, кто полагает актуальность этой борьбы преувеличенной , а образ террориста далеко не пугающим. В общественном сознании превалирует мнение, что современный террорист - это мужчина в возрасте 30-40 лет, не состоящий в браке, безработный, имеющий разный уровень интеллекта (от низкого и среднего до высокого), чаще всего он вне национальности (но есть и такие, кто смешивает национальность и религиозную принадлежность, полагая, что - это лица кавказской национальности и мусульмане), обладает ярко выраженными волевыми качествами: целеустремленностью, упорством в достижении цели, фанатичностью (вплоть до самопожертвования), решительностью, а также легкой внушаемостью (кроме лидеров террористических организаций).

Среди ценностных качеств, по мнению опрошенных, у террористов преобладает стремление к достижению позитивной (естественно, в собственных глазах террориста) цели (религиозной, нравственной, государственной, национальной идеи). Преобладающим же мотивом сегодня в террористической деятельности в России является экономический мотив (это - бизнес) - по мнению 53% опрошенных, политический мотив (борьба за власть) -38,1 %, национальный вопрос - 20, 2% и религиозный (13,0 %). Распространено также мнение, что террористами становятся лица с садистскими наклонностями, занимающиеся насилием ради насилия (13%) .

Так, например, по данным Московского бюро по правам человека, в первом полугодии 2005 г. уровень ксенофобии и мигрантофобии в России был высоким . Численность приверженцев ксенофобных лозунгов колебалась от 50 до 60%. Среди наций и народов, вызывающих неприязнь, раздражение, называются в подавляющем большинстве - чеченцы (14,8%), азербайджанцы (5,1%), армяне (4,1%), кавказцы в целом (6,0%), цыгане (5,1%), евреи (2,5%). Около 40% населения сомневаются, что миграция полезна для экономики или сможет выправить демографическую ситуацию. Более 60% опасаются ухудшения криминальной обстановки и боятся, что приезжие могут отобрать рабочие места у местных жителей. Почти 70% согласны поддержать въезд в страну русского и русскоязычного населения, ограничивая иммиграцию представителей других национальностей.

Всего за рассматриваемый период в результате преступлений на почве национальной ненависти погибло 10 и пострадало не менее 200 человек. Количество погибших почти на треть меньше, чем в соответствующий период 2004 г.

Совершенно новым явлением стало использование ксенофобной риторики в текстах предвыборной агитации, размещение в Интернете анонимных статей с угрозами правозащитникам, вывешивание на электронных досках объявлений черных списков «врагов народа», «пропагандирующих несовместимые с выживанием русского народа ценности, занимающих русофобскую позицию, сторонников активизации миграционных процессов», публикация на веб-сайтах списков ученых и правозащитников, которые обвиняются в шпионаже, а также активность правых радикалов-крекеров в Интернете, организация массовых атак на веб-сайты хакерами-националистами и другие акты противоправной деятельности.

Катастрофогенный размах угрозы государственной безопасности объективно поставил перед правоохранительными и судебными органами задачу поиска принципиально новых подходов в борьбе с экстремизмом и его словесными проявлениями в массовой коммуникации как явлением. Актуальным становится действие на опережение, на уничтожение в зародыше наиболее общественно опасных проявлений экстремизма, их предупреждение и профилактика, а не только борьба с последствиями в виде массовых беспорядков и террористических актов.

Это тем более важно, что в общественном сознании растет неверие в «органы», большинство респондентов считает, что рассчитывать в опасной ситуации можно только на себя, так как защита населения правоохранительными органами не обеспечивается, а меры безопасности, применяемые государственной властью в сфере борьбы с терроризмом, людям представляются недостаточными .

Такие настроения провоцируют нестабильность в обществе, порождают в отдельных субъектах Российской Федерации сепаратистские настроения и создают для фашиствующих элементов и «политических экстремалов» благоприятную среду для реализации своих целей и задач, представляющих опасность для общества. Это позволяет апелляциям и требованиям, содержащимся в ксенофобной риторике, инициировать противоправные действия, и именно это является ее основной функцией.

В информационную эпоху словесные проявления экстремизма (распространение определенных идей) являются не менее, а часто более общественно опасными правонарушениями, чем «традиционные». Отсутствие при экстремистских словесных правонарушениях обычных потерпевших не должно приводить к выводу, что они суть простые проявления плюрализма мнений, к смешению составов ст. 130 УК РФ «Оскорбление» (пусть по национальному признаку) и ст. 282 УК РФ «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства».

Однако нетерпимость уже давно стала уделом не только маргиналов, но и вполне респектабельных СМИ. Еще в 2000 г. группа общественных организаций провела анализ количества и качества публикаций, содержащих ксе-нофобные (по мнению авторов проекта) высказываний в федеральных и региональных СМИ. Тогда и было предложено использовать термин «язык вражды» (от английского hate speech - речь ненависти), под которым стали понимать любые некорректные высказывания в адрес этнических и конфессиональных групп - от самых жестких, по сути, криминальных (таких, как открытые призывы к насилию) до самых мягких (как унизительные прозвища или шутки). Была разработана специальная методика, по которой отбирались и систематизировались эти материалы .

Однако при их анализе возникает ряд вопросов.

Действительно ли «язык вражды», как метастазы раковой опухоли, уже полностью поразил все российские СМИ, как электронные, так и печатные, включая и значительную часть тех, что числят себя демократическими?

Можно ли в принципе искоренить «язык вражды» и тем самым предупредить словесный экстремизм, выявить и диагностировать его первые ростки, порождающие межнациональные и межконфессиональные войны и идеологические конфликты?

Можно ли ориентироваться сначала на предупреждение словесного экстремизма, а затем уже на репрессии, принимая крайние меры и ограничивая свободу самовыражения людей?

При существовании определенного вакуума устойчивых представлений о профессионально правильном, социально принятом и этически допустимом освещении в СМИ темы межэтнических и межконфессиональных отношений у значительной части представителей российской прессы, можно ли показать самим журналистам, где проходит та грань между свободой слова и злоупотребления ею, которая может граничить с преступлением?

Как журналистам реализовывать свое право на получение информации и освещение острых и злободневных тем, и «не подставиться», не дать повода для уголовного или административного преследования, избежать использования гражданско-правовых форм защиты прав граждан для сведения счетов с неугодными журналистами, «в печенках сидящими» у местных властей, не допустить преследования их за инакомыслие и критику?

Безусловно, за словесный экстремизм ответственны не только журналисты или редакция СМИ, которые транслируют неосторожные высказывания политиков и чиновников.

Если в криминальной хронике изо дня в день говорить и писать, что «в деле прослеживается чеченский след», то мысль о потенциальной криминальности «чеченского народа» может прочно закрепиться в сознании слушателя или читателя.

К счастью, тема «языка агрессии, ненависти и вражды» все активнее обсуждается не только экспертами, но и самими журналистами, которые все отчетливее начинают осознавать свою ответственность за написанное и произнесенное слово. В одной из телепередач журналистка Ольга Романова совершенно правильно отметила: «Сегодня произнесешь слово "теракт", как завтра начнется война против чеченцев, а на самом деле это была локальная криминальная разборка. И эти покалеченные люди будут на твоей совести».

Так можно ли дать правоохранительным органам надежный, научно обоснованный и проверенный «детектор» экстремистской заразы, поражающей такую тонкую саму по себе сферу общественных отношений как языковое общение людей, где каждое слово может стать как оружием массового поражения, так и инструментом вынужденной защиты от словесной агрессии, способным поставить на место зарвавшихся демагогов и критиканов от политики?

Не на все вопросы, к сожалению, сегодня есть ответы. Но кое-что начинает меняться.

В последнее время произошла активизация правоохранительных органов в борьбе с экстремизмом, включая и борьбу с экстремистскими материалами СМИ. Федеральное агентство Росохранкультура весной 2005 г. вынесло несколько предупреждений различным СМИ за распространение ксенофобных материалов.

На фоне демократизации и реформирования законодательства для при- *|5 влечения виновных к ответственности при усилении противодействия со стороны «псевдопатриотов» требуется процессуально грамотное закрепления доказательств и расширение доказательственной базы. Это, в свою очередь, вынудило правоприменителя обратиться за помощью к специалистам разного профиля - политологам, социологам, психологам и лингвистам. При этом крайне важно, что Генеральная прокуратура РФ вопросам противодействия криминальной ксенофобии средствами правового реагирования придает сегодня особое значение .

Но может ли современная наука дать практике новые - более действенные средства и методы анализа, выявления, диагностики не только явно выраженного махрового словесного экстремизма, но и того, кто прикрывается красивыми одеждами словесной эквилибристики? Ведь возможности и богатство русского языка неисчерпаемы для усиления эффективности неявного действия аргументативных цепочек, искусно отвлекающих массы от собственных проблем.

Какие же нужны специальные знания и кого можно привлекать в качестве профессиональных экспертов в такой сложной области человеческих отношений, опосредованных языком и речью? И всегда ли нужна экспертиза по таким делам?

Так, например, 04 февраля 2005 г. следователь Ж-ой районной прокуратуры г. Красноярска вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по ст. 282 УК РФ по факту публикации в «Красноярской газете» статей антисемитского характера. Следователь, не назначая экспертизы, предпочел согласиться с объяснениями авторов статей, что они не собирались разжигать национальную вражду, а выражали свое личное отношение к евреям и сионизму, который был признан ООН одной из форм расизма, а слово «жид» «использовалось классиками русской, литературы... и является польским произношением слова «иудей».

По другому делу, Тихвинский городской суд Ленинградской области, рассмотрев в открытом судебном заседании по представлению Тихвинского городского прокурора гражданское дело об установлении наличия признаков экстремистской деятельности в информационных материалах, изъятых у Волкова В. А., согласился с выводами экспертизы и признал часть изъятых у Волкова В.В. материалов экстремистскими.

Согласно заключению экспертизы, пропаганда и демонстрирование законодательно запрещенной нацистской атрибутики или символики либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения, в вещественных доказательствах не обнаружены. В исследованных печатных материалах используется символика как оформительский элемент, в том числе свастика в Шпигеле газеты, вызывающая ассоциации с нацистской символикой; в публикациях есть унизительные характеристики конкретных лиц, которые авторы относят евреям; отдельные тексты формируют негативный этнический образ чеченцев, евреев, представителей других национальностей, унижают национальное достоинство, что дает основание признать эти материалы экстремистскими.

Кинофильм «Вечный жид», согласно заключению экспертов, можно отнести к экстремистским материалам, поскольку он обосновывает и оправдывает национальное превосходство арийцев над еврейской нацией, а также практику насильственного сосредоточения евреев в специальных местах изоляции - гетто, которые, как известно, были связаны с проведением массовых репрессий и физическим уничтожением их обитателей. Другие фильмы к таким материалам отнесены быть не могут, поскольку не содержат прямых призывов или аргументации в пользу превосходства одной нации над другой, массовых репрессий и др.

Оценивая исследованные доказательства в совокупности, суд установил наличие признаков экстремистской деятельности в газете «Для русских людей», в видеокассете с записью фильма «Вечный жид», отнеся их к экстремистским материалам по признакам возбуждения национальной и религиозной розни, пропаганды превосходства одних и неполноценности других граждан в зависимости от их национальной и религиозной принадлежности.

Из приведенных примеров со всей очевидностью вытекает, что для правильной квалификации противоправных деяний, связанных с возбуждением ненависти и вражды, нельзя опираться на мнение только «наивных» носителей языка, в качестве которых иногда выступают сами следователи и дознаватели, а требуется привлечение профессиональных специальных знаний в той области науки, которая занимается языком и речью. Отсутствие в уголовных делах, возбуждаемых по ст.ст. 280, 282 УК РФ, заключений судебных экспертов должно, по нашему мнению, рассматриваться как основание для вывода о том, что доказательства, собранные по делу, являются недостаточными для его разрешения по существу. А это означает, что пришла пора, когда нужно, чтобы материалы массовой коммуникации, вовлекаемые в подобные конфликты, обязательно подвергались судебной экспертизе.

Для этого следователь, прокурор, суд должен четко представлять, какую экспертизу назначать, какие вопросы ставить на ее разрешение. Ясно, чтопри производстве судебной экспертизы должны решаться вопросы, относящиеся к сугубо специальным знаниям. Судебный эксперт не вправе подменять органы дознания, следствия, суд и определять наличие или отсутствие призывов к осуществлению факта экстремистской деятельности или факта возбуждения вражды или ненависти по национальному или иному социальному признаку, а также обстоятельства, требующие правовой оценки и юридической квалификации.

Представляется, что при подозрении о наличии в высказывании объективных признаков словесного экстремизма (призывов или направленности на возбуждение ненависти и вражды по признакам социальной принадлежности) необходимо обязательно привлекать профессиональные специальные знания судебного эксперта-лингвиста, что поможет избежать произвольного и нередко ошибочного толкования правоприменителем ксенофобных высказываний в средствах массовой коммуникации .

Если проблемы профессиональной этики журналистов, вопросы соотношения социального согласия и правого экстремизма как его антипода, психолого-правовые характеристики состава ст.ст. 280, 282 УК РФ, правовые и психологические основания ответственности за преступления такого рода в той или иной мере нашли свое отражение в научной литературе , то о роли специальных лингвистических знаний в установлении фактов, имеющих значение судебных доказательств по делам, в которых усматриваются проявления словесного экстремизма, литература крайне разрозненна, неполна, методологически и методически противоречива.

На практике лингвистические знания по делам, связанным со словесным экстремизмом, нередко используются как вторичные, часто в качестве некоего дополнения к психологическим и социальным, политическим и юридическим. Не оспаривая и не умаляя значимости других отраслей науки в таком сложном и тонком вопросе как межнациональные, межконфессиональные, межсоциальные отношения, здесь мне представляется важным рассмотреть данную проблему именно с позиции лингвистической экспертизы, базирующейся на ФИЛОЛОГИИ - той науке, которая изучает «СЛОВО». Ведь специальные знания именно филологической науки, лингвистики могут дать возможность не только для первичной диагностики текста на предмет наличия в нем речевых деликтов, но и для их интерпретации, равно как и для установления авторства анонимных текстов экстремистской направленности.

Именно судебная лингвистическая экспертиза как род экспертной деятельности, по нашему мнению, призвана устанавливать все необходимые обстоятельства и факты, которые имеют значение доказательств для правовой квалификации тех или иных высказываний (текстовых материалов) в качестве экстремистских материалов.

При этом нельзя не отметить и еще один момент. При значительной потребности правоохранительных органов в привлечении специальных филологических (лингвистических) знаний (как в отдельности, так и в составе комплексных экспертных исследований), анализ экспертной практики показывает отсутствие единых методологических положений, дающих возможность проверить обоснованность и достоверность сделанных различными экспертами выводов на базе «общепринятых научных и практических данных» (так, как этого требует ст. 8 «Объективность, всесторонность и полнота исследований» Федерального закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» ). При том, что ст. 11 этого же закона диктует, что государственные судебно-экспертные учреждения одного и того же профиля осуществляют деятельность по организации и производству судебной экспертизы на основе единого научно-методического подхода к экспертной практике, профессиональной подготовке и специализации экспертов.

Конечно, тому есть объективные причины, так как сегодня мы присутствуем на завершающей стадии становления судебной лингвистической экспертизы, которая за последние годы оформилась как самостоятельный род судебных экспертиз, относящийся к классу судебно-речеведческих экспертиз . Из разряда явлений эпизодических лингвистическая экспертиза перешла в разряд экспертиз, которые если не де-юре, но де-факто становятся чрезвычайно необходимыми по таким категориям дел, где без привлечения специальных лингвистических познаний невозможно или затруднительно установить состав преступления, совершаемого посредством устной или письменной речи.

Пока основная масса судебно-лингвистических экспертиз по делам, связанным со словесным экстремизмом, выполняется лицами, не имеющими судебно-экспертной подготовки (журналистами, филологами, преподавателями вузов). При этом качество экспертных заключений бывает весьма низким, они нередко изобилуют ошибками и неточностями. Зачастую суды вообще отказываются рассматривать эти заключения как доказательства. Ученые-языковеды (как правило, это преподаватели вузов, не являющиеся сотрудниками государственных судебно-экспертных учреждений, но назначенные по конкретному делу судебными экспертами) не всегда четко представляют круг своих экспертных обязанностей и ответственность за сформулированные выводы, иногда не видят судебной перспективы сделанных ими умозаключений и суждений. Нередко смешиваются задачи теоретических, поисковых научных изысканий и практической экспертной деятельности по установлению фактов, имеющих значение судебных доказательств. В их заключениях часто фигурируют непроверенные версии, домыслы, гипотезы и догадки, субъективные мнения, которые могут быть приемлемы для научной дискуссии, но не годятся в качестве выводов экспертизы.

Значение заключения, выполненного профессиональным экспертом-лингвистом, трудно переоценить, ведь фактические данные, полученные путем экспертного исследования, не могут быть отражены ни в каком процессуальном документе, кроме заключения эксперта. И хотя в соответствии с процессуальным законодательством экспертное заключение не имеет никаких преимуществ перед другими доказательствами и по общему правилу должно оцениваться в совокупности с ними, роль его в установлении истины по таким категориям дел значительна.

Анализируя практику назначения и производства судебно-лингвистичес-ких экспертиз можно констатировать, что за последние годы произошли позитивные изменения, в первую очередь, в создании правовых основ (например, принятие закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» № 73-ФЗ от 31 мая 2001 года), в совершенствовании технологического процесса и разработки методического обеспечения ее производства. Большую роль в становлении и развитии судебно-лингвистической экспертизы сыграло создание в 2001 году общественной организации - Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (председатель правления - профессор М.В. Горбаневский).

21 Приложение 2 к приказу МВД России «Вопросы организации производства судебных экспертиз в экспертно-криминалистических подразделениях органов внутренних дел Российской Федерации» № 511 от 29 июня 2005г., регистрационный № 6931 от 23 августа 2005 г.

Другим положительным новшеством является введение соответствующей экспертной специализации при аттестации судебных экспертов государственных экспертных учреждений. Так, лингвистическая экспертиза (исследование текста письменного документа или устного высказывания в целях решения вопросов смыслового понимания)21, включена с 2005 года в перечень родов (видов) судебных экспертиз, производимых в экспертно-криминалистических подразделениях органов внутренних дел Российской Федерации. В судебно-экспертных учреждениях Министерства юстиции РФ лингвистическая экспертиза как род судебных экспертиз на сегодня отсутству-ет , хотя есть предложения РФЦСЭ МЮ РФ о внесении необходимых изменений в соответствующие нормативно-правовые акты, регулирующие экспертную деятельность.

Как показывает практика по делам, где сказанное или написанное СЛОВО является предметом конфликта, деликта или спора, именно лингвистическая экспертиза может оказать неоценимую помощь, как для предотвращения, так и пресечения проявлений словесного экстремизма, способствуя установлению фактов, которые могут быть положены в основу доказательственной базы.

Однако, чтобы задействовать всю мощь потенциала лингвистической науки, необходимо четко установить пределы компетенции судебного эксперта-лингвиста, разграничить вопросы правовой квалификации речевого (словесного) деликта от вопросов, требующих применения специальных знаний, четко определить предмет, цели и задачи судебной лингвистической экспертизы по данным категориям дел, сформулировать вопросы, которые могут быть поставлены на разрешение лингвистической экспертизы, обозначить перечень типовых экспертных ситуаций, возникающих при анализе текстов массовой коммуникации, сопряженных с межнациональными, межконфессиональными и социальными конфликтами.