5.3. Множественность “Я” в одном теле

Одной из граней сложного и многоаспектного феномена человека нашей эпохи является проблема множественности “Я” (в начале главы она затрагивалась при рассмотрении вопроса о соматологической идентификации личности). В сборнике оригинальных эссе “Множественное “Я” анализируется именно данная проблема: является ли “Я” единым или его можно представить в виде “множественного “Я” [27]. Она вырастает прямо из стремления объяснить рациональный и индивидуальный характер принятия решения и поведения человека. Эта проблема выступает центральной для нескольких научных дисциплин, ибо то или иное решение влечет за собой соответствующие концептуальные средства, используемые для исследования межличностных отношений вообще и интерперсональных конфликтов в частности. В упомянутом сборнике эссе выдвигается гипотеза о “множественном Я”, которая дает возможность под определенным углом зрения аналитически рассматривать межличностную борьбу.

Проблему множественности “Я” необходимо увязывать с дуализмом тела и психики, который глубоко укоренился в человеческом сознании и позволяет обосновать идеи реинкарнации. Этот дуализм, присущий иудео-христианской религиозной традиции, выводится из орфической мифологии и платоновской метафизики. Ведь древнегреческие интерпретации и различения души и тела отнюдь не являются основой христианской религии. В строгом библейском тексте фигурирует концепция единства души и тела, противостоящая принципам орфической мифологии. Позже было принято положение о том, что душа является пленником тела и имеет совершенно иную природу и предназначение.

Древнеиудейская идея, акцентирующая внимание на соматических основаниях личности трансформировалась в концепцию тела и личности, которая прекрасно вписывается в каноны современной западной философии. Когда Л. Витгенштейн отмечает, что “человеческое тело является лучшим образом человеческой души” [28], а Ж.-П. Сартр провозглашает, что “я — тело во всей протяженности моего существования”, то в этих высказываниях западных мыслителей просматривается идея, характерная для мышления эпохи древнего Ближнего Востока. Именно для такого типа мышления, как известно, было существенно восприятие человека как двуединства физического и психического начал. В знаменитой максиме X. Робинсона говорится: “Гебрайская идея личности есть анимация тела, а не инкарнация души” [30]. Это значит, что тело и сердце, голова и лицо, глаза и рот, уши и пр. считаются вместилищем души (человеческой психики), а не просто телесными органами. Нельзя не согласиться с отечественным ученым И. Вейнбергом, который показывает, что в древневосточной модели мира человек, даже будучи личностью-индивидуальностью, нераздельно связан со всей данной человеческой общностью, воспринимается и осмысливается в сочлененности “я — мы” [31].

Вместе с тем следует учитывать представление о богоподобности человека, вытекающей из его богосотворенности. В Библии это представление выражено в словах апостола Павла: “Прославляйте Бога в своем теле” [I Кор. 6, 20]. Идея реинкарнации порой отбрасывалась, чтобы смениться мистицизмом каббалы. Согласно этому религиозно-мистическому учению считается, что раз человек создан по образу Бога, то у него, по меньшей мере, должно быть 3 разных души: дух — высшая часть; собственно душа — обитель добра и зла; “жизненная сила”, непосредственно связанная с телом и приводящая его в движение. В самом начале XX века такая троичность трактовалась следующим образом: “В этих трех, т.е. в духе, духе и теле мы находим верный снимок с того, что происходит в высшей сфере, ибо эти три образуют лишь одно существо, где все связано в единство” [32].

Проповедники каббалы говорят о существовании у человека кроме этих 3 “душ” многих других душ: “Все миры, все творения находятся внутри каждого из нас. В нас есть много противоречивых начал, которые можно назвать как Творец, Адам, Хава, Авраам... - то есть все существующее и еще даже не появившееся в нашем мире... А сам человек — это наша внутренняя точка, ощущающее наше “я”... Таким языком написана вся Тора: она говорит о единственном творении — человеке, внутри которого находится все: и райский сад, и деревья, и змей, и потоп, и все человечество, ведутся войны и все ведется к намеченному концу - когда этот человек сольется с Творцом. Человек — это маленький мир” [33]. Это положение о множестве “душ” в одном теле как раз и привлекает внимание западных ученых и теологов. В настоящее время философы, социологи, психологи и богословы обсуждают вопрос о том, сколько “Я” существует в одном теле: одно или множество. Одни считают, что “Я” едино, т.е. личность и тело жестко связаны. Так, исходя из христианской концепции человека в ее модернизированном истолковании, американский теолог К. Браатен настаивает на психосоматическом единстве человека [34].

Некоторые ученые считают, что “множественная личность” представляет собой не что иное, как умственное расстройство, связанное с тем, что в одном теле имеется 2 или более интегрированных систем поведения. Авторы книги “Три лица Евы” К. Фигпен и Г. Клекли подвергли тщательному исследованию женщину, которая обладала 3 личностями. Она пыталась по очереди жить в соответствии со своими 3 Я-концепциями (организованными системами поведения), предполагающими определенные наборы обязанностей. Каждая личность заключала в себе несколько иные системы значений, поэтому доминировавшие интересы, знания и стандарты поведения драматически чередовались. Зафиксированы случаи, когда чередовались даже эротические интересы - от гомосексуальных до гетеросексуальных [35]. Следует иметь в виду, что неактивная личность находится в состоянии амнезии; в других случаях человек может сознавать поведение другой своей личности.

Заслуживает внимания попытка экспериментального воспроизведения явления “множественности личности” в одном теле при помощи гипноза. У контуженого солдата по имени Дик врач сумел создать “вторичную” личность, названную Франком, и “третичную” личность, получившую имя Лео. Их поведение показало значительный контраст между ними: “Как Франк, солдат был вежливый, предупредительный и стремился нравиться. Как Лео, он разваливался в кресле со скучающим видом, был необщителен и раздражителен. Когда каждой из трех его личностей задавали идентичные вопросы относительно готовности совершить убийство, изнасилование и воровство, он каждый раз отвечал, что он откажется. Однако Франк возражал по моральным мотивам, рассматривал такие действия как грубое нарушение закона. Лео возражал по прагматическим соображениям: он считал, что цель не стоит риска попасть в тюрьму. Реакция Дика была комбинацией двух первых. Показатели прожективных тестов - тест Роршаха и ТАТ - также обнаружили существенные различия между тремя этими личностями” [36].

До сих пор не существует общепринятой теории, объясняющей развитие и функционирование таких чередующихся личностей в одном теле. Одна из гипотез состоит в том, что “вторичная” и “третичная” личности представляют собой собранные в единый блок значения, которые обычно подавлены в сознательной жизни и проявляются в случае аварийных ситуаций. Еще П. Жане отмечал, что диссоциация отнюдь не является беспорядочным процессом — она представляет отделение готовых интегрированных систем. Другими словами, человек имеет несколько систем значений (их набор выражает выполняемые им роли в социальной жизни); в определенной мере жизнь каждого индивида разделена на такого рода интегрированные фрагментарные блоки. Эта фрагментарность особенно видна у индивидов, исполняющих несовместимые социальные роли. Так, внушающий в финансовых делах доверие бизнесмен может содержать любовницу и постоянно лгать жене.

В свете изложенного представляет интерес гипотеза, согласно которой человек является потенциальным носителем множества “Я”, однако все они, кроме одного “Я”, подавлены в сознательной жизни, находятся в сфере бессознательного и проявляются в определенных условиях.

Вполне понятно, что эти идеи К. Юнга выросли не только в рамках психиатрии и экспериментальной психологии. Они уже тогда “носились в воздухе” — творчество многих писателей показывает рост интереса к “легионам бесов”, населяющим темные глубины человеческой психики, к двойникам, к -“внутреннему человеку” (выражение апостола Павла), резко отличающемуся от телесной оболочки. В творчестве этих писателей, как и у К. Юнга, подобный интерес сливался с религиозными учениями. Достаточно вспомнить австрийского писателя Г. Мейринка, на чьи романы “Голем”, “Ангел в западном окне”, “Белый доминиканец” и др. иногда ссылался К. Юнг. В этих романах оккультизм, теософия и восточные учения выступают в качестве системы отсчета, противопоставляя миру обыденного здравого смысла “безумную” метафизически-чудесную реальность. Данное противопоставление известно давно — от Платона и апостола Павла до Гоголя, Достоевского и современных писателей. Но в юнговской “глубинной психологии” изменилась перспектива видения, перевернулась система отсчета, когда божественное, священное стали искать в бездне бессознательного, во тьме. Этот поиск и привел к концепции архетипов бессознательного, г.е. к гипотезе “множественности Я”, где только одно “Я” доминирует над остальными, погруженными в глубины бессознательного.

Наиболее ярко данный феномен обнаруживается в сценическом искусстве, которое представляет собой школу “согласования тела с душой и души с телом как независимых миров” [38]. Этим отличается актерская игра от действий обычного человека. Последний представляет собой единство духа и тела, его “Я” - сращенные тело и дух, существующие здесь и теперь. Человек в жизни подчиняется требованиям и нормам этики, чтобы телесные волнения и страсти регулировались умом. Актер на сцене, наоборот, вживается в роль, при этом он способен “войти” в любую плоть, перевоплотиться в другое “Я” [39].

Характер отношения актера к перевоплощению в тот или иной образ зависит от той культуры, к которой он принадлежит. Ведь “Я” - не просто сумма восприятий, воспоминаний и мечтаний, в нем проявляется схема поведения, выработанная обществом. Иное дело, что эта схема социального поведения воплощена в виде парадигмы сознания отдельного индивида. Выше уже отмечалось, что информация, генерируемая человеком (как биосистемой), циркулирует в биосфере; в ней присутствуют знания, эмоции и фантазии всех поколений человечества. Но поскольку общество вырабатывает парадигмы мышления и схемы поведения, постольку эта информация (“волны мышления” Патанджали) воспринимаются избирательно. Это значит, что парадигмы мышления и правила поведения (они тесно связаны с определенным! системами ценностей) выступают в качестве фильтров для отбора этой информации. Поэтому и придается немалое значение культуре, отличающей одно общество от другого. Тогда становится понятным, что европейский актер в отличие от китайского испытывает определенные трудности в “проигрывании” роли. Ибо между жизнью и сценой существует некий барьер, который должны были преодолеть его фантазия и интуиция. Не случайно К.С. Станиславский предлагал молодому актеру пожить, скажем, жизнью дерева, глубоко вросшего корнями в землю, почувствовать внутри себя столетний дуб [40]. Ведь в Китае “театр, накрепко сросшийся с религией и системой ее символов и условностей, позволял актеру свободно и естественно переходить из состояния просто человека в другое - актерское” [41]. Для китайской культуры была характерна театрализация жизни: в жизни и на сцене существовали единые принципы игры в различных ситуациях. Европейский же актер должен забыть свое “Я” и при помощи “физических действий”, системы тренинга актеров избавить тело от привычных движений, походки, улыбки и т.д. В итоге тело актера на сцене - своего рода “космическая плазма, способная мгновенно принять любую форму” [42].

В пользу гипотезы множественного “Я” свидетельствует и психопрактика современной культуры, которая является “постмодернистской”. В данном случае тотальность как таковая устарела и настал черед раскрепощения частей (В. Вельш) [43], что не означает патологической диссоциации. Действительности адекватна голографическая метафора: подобно голограмме (каждая часть которой содержит изображение целого объекта) в каждой части личности находится вся личность целиком. Отечественный психолог И.О. Генисаретский в связи с этим пишет: “Человек больше самого себя (трансперсонален), потому что он меньше самого себя (субперсонален)” [44]. Вслед за диалогическими концепциями межличностных и культурных коммуникаций, за социально-психологическими концепциями ролевого взаимодействия в современной культуре стал актуальным концептуальный анализ “частей личности”, описывающий и исследующий феномен субличностной психопрактики. Не случайно современные психологи и психотерапевты говорят о субличностном разнообразии: “Микроструктуры личностной самореализации, идентифицируемой в терминах “субличностей”, “субмодальностей” сенсорного, аффективного и когнитивного опыта, — это те реальности постмодернистской психопрактики, которые теперь впрямую — минуя уровень целостной личности - наделяются культурными значениями и культуротворческими функциями” [45]. Это значит, что теперь психологи и психотерапевты могут “работать” с произвольными и порождаемыми композициями частей личности (не надо забывать, что их множество), раскрывая тем самым пространство для творческого проектирования роста личности.

Гипотеза “множественности Я” сопряжена с культурой как семантическим полем, неразрывно связанным с духом. Последний представляет собой состояние активности, присущей деятельности по опредмечиванию идей и последующему распредмечиванию, что и определяет семантическое поле культуры. Вместе с тем духовный потенциал культурообразующей деятельности определяется ее способностью придавать смысл индивидуальному бытию. Дух сопричастен личности и подобен ей в том отношении, что не только извлекается из мира, но и предстает в виде специфического мира. Такого рода сопряженность личности и духа позволяет выразить проблему формирования духовности как задачу взращивания во внутреннем мире личности “бесконечного лица” (Гегель) [46]. Таким образом, гипотеза “множественности Я” позволяет увидеть феномен человека нашего беспокойного и кризисного времени в новом свете.